Уродка: и аз воздам - Геннадий Петрович Авласенко
Понятно, что многовековое унижение, угнетение и даже прямое истребление жителей резервации, так называемыми, настоящими людьми из посёлка, могло, в конце концов, переполнить чашу терпения и тем самым вызвать такую вот бурную и ожесточённую ответную реакцию, но…
Что-то не очень-то мне в это верилось.
Особенно на фоне хвастливых заверений крыс о сегодняшней великой победе над людьми в целом…
Каким-то образом должны они быть взаимосвязаны между собой, эти два события: внезапно вспыхнувшее восстание жителей резервации против тирании посёлка и утренние слова Уигуин о том, что…
Как она там дословно сказала?
«…сегодня рушиться быть царство человек и на смену ему воцариться могучий и свободный крысиный сообщество…»
И главное, с какой непоколебимой уверенностью она всё это произнесла!
Словно хорошо знала, о чём говорила! И о сегодняшнем восстании уродов тоже отлично была осведомлена…
Вот только чем именно, какими такими пламенными призывами и зажигательными речами смогли увлечь косноязычно разговаривающие на человеческом языке крысы вечно колеблющихся и даже весьма трусоватых в большинстве своём жителей резервации, чтобы пошли они на верную смерть? Просто взяли и пошли, без боязни, без раздумий и колебаний…
Прямо у ног моих лежал один из уродов… и я сразу же узнала погибшего, несмотря на то, что его голову и нижнюю часть подбородка украшала теперь обширная поросль из почти чёрных и донельзя кудрявых волос. Это был один из друзей Ника, Симеон, толстый боязливый парнишка, над которым постоянно подтрунивали все, без исключения, приятели. А уж как девчата его доводили постоянными своими подколками да насмешками… до слёз прямо….
Теперь этот Симеон лежал с двумя арбалетными стрелами в пухлом животе… и смерть его, скорее всего, не являлась мгновенной. Наоборот даже, долго и чрезвычайно мучительно должен был умирать этот безобидный толстячок.
Но судя по лицу его – ничего подобного! Какая-то блаженная, счастливая даже улыбка навечно застыла на окровавленных губах Симеона, как будто испытывал он перед гибелью не длительные и мучительные боли, а, наоборот, неизъяснимое, почти райское наслаждение.
Весьма заинтригованная этим, я принялась по очереди вглядываться в лица лежащих поблизости мертвецов, причём, как жителей посёлка, так и наших, из резервации…
Перекошенные в предсмертной агонии лица поселковых жителей отражали то, что, в общем-то, и должны были отражать: боль и страдание от жестоких ран, страх перед грядущим небытием, великое сожаление о том, что небытие это так преждевременно их настигло.
А вот на лицах всех без исключения павших уродов застыло одно и то же блаженно-туповатое выражение, эйфория какая-то безмерная, как будто и не умирали они вовсе, а при жизни ещё в райские небесные чертоги возносились.
А может и правда, возносились?
Или, скорее…
Наклонившись, я дотронулась кончиками пальцев левой руки до запястья одного из близлежащих уродов с почти надвое разрубленной головой. Точнее, кончиками пальцев левой перчатки скафандра, ибо именно там находились специальные химические датчики-измерители.
– Субъект мёртв, – бесстрастно сообщил мне скафандр. – Точное время наступления смерти и её главную причину сообщить?
– Причина смерти мне и так известна! – мрачно буркнула я. – Время её наступления меня совершенно даже не интересует. Мне лишь требуются данные о наличии или отсутствии в организме убитого каких-либо посторонних химических веществ. И, ежели таковые имеются, – что это за вещества?
– В организме убитого в большом количестве присутствует некое, совершенно неизвестное нашей науке вещество, – тут же отозвался скафандр. – Могу лишь сообщить дополнительно, что вещество это не относится к жизненно необходимым компонентам организма данного субъекта, а также к тем или иным побочным продуктам его жизнедеятельности. Остаётся предположить, что вещество было каким-то образом введено в организм, добровольно или принудительно, и произошло это примерно за час-полтора до окончательного прекращения жизнедеятельности субъекта.
– Вот оно как, оказывается… – проговорила я задумчиво, потом, помолчав немного, добавила: – А теперь скажи, как должно было воздействовать это неизвестное вещество на организм субъекта при его жизни?
– Вопрос сформулирован недостаточно чётко, но общая суть его понятна, – несколько снисходительно (или мне лишь почудилось это?) ответствовал скафандр. – Данное вещество должно вызывать у особей вашего вида почти двукратное усиление мышечных возможностей организма и, кроме того, чрезмерное психическое возбуждение с одновременным отключением всех сдерживающих факторов, включая инстинкт самосохранения, а также болевые и прочие тактильные ощущения.
– Понятно, – сказала я, потому что и в самом деле всё поняла.
За исключением одного: каким таким невероятным образом исхитрились крысы напичкать этой своей дрянью всех без исключения мужчин и даже юношей из резервации? И что они им при этом плели, какой пламенной и вдохновенной лапши на уши навешать успели?
Впрочем, какая теперь разница?!
– Как долго действует препарат? – задала я скафандру следующий вопрос.
– Препарат действует по возрастающей, – любезно и безо всяких эмоций пояснил скафандр. – Возбуждение продолжает усиливаться лавинообразно и совершенно бесконтрольно, так что через некоторое время организм просто исчерпывает все имеющиеся у него жизненные ресурсы. Что, естественно, должно привести данного конкретного субъекта, вне зависимости от внешних поражающих факторов, к неизбежному летальному исходу, потому как…
– Понятно! – перебивая скафандр, повторила я глухо и тоже безо всяких эмоций. – Дальше не надо.
Что ж, поистине гениальный план крыс по завоеванию нового жизненного пространства и полного последующего господства над человечеством, вернее, над его жалкими сохранившимися остатками, поражал.
Поражал, одновременно, и своей необычайной простотой исполнения, и, вместе с тем, весьма высокой, высочайшей даже эффективностью действия. Не так уж и много усилий, потраченных на приготовление этого, поистине дьявольского зелья – вот и всё, что потребовалось правящей крысиной элите для полной и безоговорочной победы её неисчислимых орд над всеми нами вместе взятыми!
Причём, крысам даже не пришлось самим вмешиваться в кровавую эту бойню с трудно предсказуемым финалом. Действительно, зачем им это, ежели две человеческие расы столь люто ненавидят одна другую, что не стоило большого труда просто столкнуть их придурковатыми лбами. Ну, разве только пришлось чуточку усилить ярость и физическую мощь одной из противоборствующих сторон (более слабой), дабы уравновесить этим их далеко неравные воинские возможности.
Притом, проделать это столь ловко и изощренно, что победителей не должно остаться вообще. Или, скорее, победителями из этой схватки должны выйти именно они, крысы.
Впрочем, это, кажется, уже и произошло…
В это время Алекс, до сих пор тихо сидевший в объёмном пластиковом ранце, прикреплённом к скафандру, гулко забарабанил кулачками по внутренней стороне ранца.
– Чего тебе? – спросила я пацанёнка, всё ещё не в силах оторваться от созерцания поля былой брани. – Посиди ещё, рано!
Не хватало только Алексу всё это видеть! Хотя, с
